Анна Кэмпбелл - Во имя любви

Впрочем, он никогда не мог оставаться хладнокровным, когда дело касалось Пен. И очень жалел об этом.

– Ладно, твоя взяла, – буркнул Кэм, натягивая поводья.

Он ждал хоть какого-то проявления благодарности, но Пенелопа спокойно обошла лошадей, попутно похлопав их по холкам, и сказала:

– Спасибо, Дженкинс.

Кучер отвесил поклон.

– Рад служить, ваша светлость.

– Поможешь мне сесть? – Пен протянула мужу саквояж.

– Не выводи меня из себя, – проворчал Кэм, но все же подал ей руку.

Когда Пен уселась, герцог наклонился, пошарил под сиденьем и вытащил оттуда плед.

– Вот, возьми. Ночь для начала мая выдалась чертовски холодная.

– Спасибо, – тихо сказала Пен.

– Но не жди, что я и дальше буду потакать твоим женским слабостям, – добавил герцог. – Это не увеселительная прогулка.

Кэм бросил взгляд на жену, но она смотрела прямо перед собой, словно не слышала его. Хотя конечно же она все прекрасно слышала. Порой она не слишком хорошо разбиралась в этике, но слухом обладала превосходным. Но гордость Кэмдена и так подверглась испытанию, поэтому чтобы не терять достоинства еще больше, он резко натянул поводья, и фаэтон тронулся с места.

Когда же они выехали за пределы Лондона, он снова заговорил:

– Ты сильно рисковала там, во дворе.

Кэмден до сих пор испытывал страх при мысли о том, что мог бы не удержать норовистых лошадей. И при этом он ужасно злился на Пен, подвергавшую себя такому риску просто из-за упрямства.

– Не так уж и рисковала, – ответила Пенелопа; она по-прежнему смотрела прямо перед собой.

– Но лошади могли тебя растоптать…

– Ты их удерживал.

Эти слова жены еще сильнее разозлили Кэмдена. Выходит, она доверяла ему. Что ж, а он доверял ей. Но она-то его подвела!

– Знаешь, если честно, то мне ужасно хотелось выпустить поводья, – признался Кэм и тут же напомнил себе, что молчать – гораздо безопаснее.

– Знаю, – со вздохом отозвалась Пен.

Бросив взгляд на жену, Кэм понял, что она очень переживала. Но он закрыл для нее свое сердце, поскольку она оказалась лживой змеей. Ни один мужчина не станет обнимать лживую змею, если только не хочет, чтобы она его укусила. А ему, Кэму, и так уже достаточно яда.

После нескольких часов езды в фаэтоне у Пен ужасно затекли ноги, и, к тому же она очень замерзла. Чувство вины по-прежнему терзало ее, но Кэм не заговаривал с ней с тех самых пор, как упомянул о ее выходке во дворе дома.

Он производил удивительное впечатление человека, невосприимчивого к чувствам, но Пенелопа видела его глаза, когда он узнал, что она помогала Гарри. Пен поняла, насколько он ей открылся, лишь в тот момент, когда он посмотрел на нее как на чужого человека. И было совершенно очевидно, что он скорее отрежет себе руку, чем доверится ей снова.

Наконец они остановились у очередной гостиницы, и конюхи бросились распрягать лошадей. Кэм же спрыгнул на землю столь энергично, что Пен поморщилась. Они заменили гнедых две гостиницы назад, но с такими отвратительными дорогами не справилась бы ни одна лошадь. Им еще повезло, что не было дождя. Но дул такой ледяной ветер, что можно было подумать, будто сейчас зима, а не конец весны.

– Хочешь что-нибудь съесть? – не слишком любезно поинтересовался Кэм.

Пен отчаянно пыталась разглядеть хоть какой-то признак того, что он немного смягчился. Однако взгляд его был холоднее, чем ветер, и морщинки вокруг губ, обычно напоминавшие об улыбке, куда-то исчезли. Но в предыдущих гостиницах он не вообще проявлял заботы, так что, возможно, дела обстояли не так плохо, как прежде.

– Не хочу тебя задерживать, – ответила Пен.

– Полчаса ничего не изменят.

– Да, хорошо, – кивнула Пенелопа. – Спасибо.

Чтобы не заставлять Кэмдена дотрагиваться до нее – он нарочито избегал прикосновений, несмотря на довольно узкое сиденье экипажа, – Пен сделала несколько шагов и болезненно поморщилась, ощутив, насколько онемели ноги. А затем… Едва она спрыгнула на землю, как ее ноги подкосились.

Тихо вскрикнув, Пен ухватилась за фаэтон. И в тот же миг сильные руки подхватили ее и подняли в воздух. Точно так же Кэм подхватил ее после того, как они потерпели кораблекрушение. Тогда она тоже не слишком-то ему нравилась. Но он ее хотел, а получить не мог. Но на этот раз она не нравилась ему, потому что обманула его доверие. При мысли об этом Пен тяжело вздохнула.

– Я могу идти сама, – сказала она, как и тогда.

– Помолчи, – произнес Кэм ледяным голосом и понес жену в блаженное тепло гостиницы.

Хозяин тотчас проводил их в гостиную. Пен слышала, как Кэмден расспрашивал его, не останавливался ли здесь маркиз Лит. Выяснилось, что останавливался час назад. Так что у них все еще оставалась надежда его нагнать.

– Мы не можем ждать, – пробормотала Пен. Хотя при мысли о том, что скоро снова придется выйти на холод, на глаза ее наворачивались слезы.

Кэм молча усадил жену на стул возле камина. При этом его прикосновения были совершенно лишены нежности. Пен старалась не вспоминать, что прошлой ночью он прижимал ее к себе так, словно не мог вынести, чтобы их разделял хотя бы дюйм. Осознание того, что муж никогда больше не станет так ее обнимать, приводило в отчаяние, и Пен с трудом сдерживала слезы.

– Сейчас закажу ужин, – произнес Кэм все тем же лишенным эмоций голосом.

К тому времени, как он вернулся, Пен уже чувствовала себя гораздо лучше. Всего десять минут у камина – и ее кровь отогрелась и вновь заструилась по жилам.

– Я снял комнату, где ты сможешь помыться, – сообщил муж.

Пенелопа взглянула на него с удивлением.

– Очень любезно с твоей стороны, – пробормотала она.

Кэмден молча нахмурился и пожал плечами. Пен прекрасно знала, что он ужасно на нее злился, и до сих пор не верила, что выиграла битву характеров. Впрочем, если бы Кэм не взял ее с собой, она все равно последовала бы за ним.

Пришла служанка, чтобы проводить Пен наверх. Ее ноющие мышцы противились каждому движению. А ведь они еще не проехали и половины пути до Ливерпуля… Так что одному Богу известно, в каком состоянии она туда прибудет.

Но одно Пен знала наверняка – Кэм до сих пор ее не простил.

Пенелопа открыла глаза и осторожно пошевелилась. Хотя кровать почему-то раскачивалась самым неестественным образом, ее окутывало тепло мужа. Пен с наслаждением вдохнула исходивший от него восхитительный запах – смесь кожи, мыла и пота лошадей. Только на этот раз лошадьми пахло чуть сильнее, чем обычно.

И тут Пен вспомнила, что едет в Ливерпуль на поиски Гарри. И вспомнила, что Кэм ее ненавидел.

Только теперь ненависть эта не имела никакого смысла – ведь его рука крепко обнимала ее, пока они неслись галопом среди ночи. Кэмден укутал и себя, и жену своим пальто, чтобы защититься от холодного ветра.

Несмотря на все попытки не двигаться, она, должно быть, снова пошевелилась. Рука Кэмдена тотчас напряглась, а потом сердце Пен едва не разорвалось в груди, когда он убрал руку и отстранился.

– Извини. – Пен попыталась сесть прямо в раскачивавшемся фаэтоне. Она чувствовала ужасную усталость, хотя и поспала немного.

Кэм не ответил. Он был на удивление молчаливым попутчиком. Пен же настолько пала духом, что в начале путешествия молчание казалось ей благословением. Теперь же оно угнетало. Она очень порадовалась бы малейшему намеку на то, что ее муж все еще способен говорить.

– Где мы?

Царившую вокруг темноту немного разгонял лишь дрожащий свет лампы внутри фаэтона. А мерцавшую в небе луну теперь полностью скрыли плотные тучи.

– Только что миновали Вулвергемптон. – В голосе Кэмдена не было злости. Но казалось, он очень устал. И по-прежнему не желал беседовать.

– Далеко еще до Ливерпуля?

– Да. Много миль.

«Исчерпывающая информация», – со вздохом подумала Пенелопа, закутавшись в плед. Ведь Кэм, отодвинувшись, забрал с собой пальто – и свое тепло.

Они проехали еще несколько миль, и Пен погрузилась в тревожную полудрему. Мир вокруг превратился в расплывчатое темное пятно. И лишь один человек виделся ей четко – кипевший от гнева, сильный мужчина, неустанно правивший лошадьми.

Да, он по-прежнему злился. Проснувшись в его объятиях, Пен не почувствовала его злости. Но зато она чувствовала ее сейчас. Чувствовала вспышки гнева, напоминающие вырывавшийся из открытой печи жар.

Наконец все это стало попросту невыносимым.

– Кэм, позволь мне хотя бы объясниться. – Хотя он все равно никогда не поймет, почему она согласилась помочь Гарри. Для этого ему следовало понять, что такое любовь. Но для него это слово ничего не значило.

Пенелопе показалось, что Кэмден никак не отреагировал на ее обращение, однако лошади стали бежать чуть медленнее. Сделав еще одну попытку, Пен сказала:

– Кэм, ты меня слушаешь?

Лошади вновь пустились в галоп. Кэмден же смотрел прямо перед собой – как если бы дорога являлась чем-то невероятно интересным.

– Я ничего не хочу слышать, мадам, – ответил он наконец.

И снова – «мадам». Это холодное обращение уязвляло. Теперь Пен имела представление, что чувствовал Кэм, когда она неизменно называла его «ваша светлость». Когда пыталась играть роль безупречной герцогини.

Муж попросил ее быть самой собой. И в результате это привело к катастрофе.

– Ты не можешь осуждать меня, даже не дав возможности высказаться! – в отчаянии воскликнула Пенелопа.

Последовала долгая пауза, затем Кэм произнес:

– Могу.

Они добрались до лучшего отеля Ливерпуля в середине утра. Лит по-прежнему скакал впереди. И даже, как выяснилось, выиграл время. На последней остановке они узнали, что он опережал их на целых четыре часа.

Пенелопа чувствовала себя ужасно виноватой. Если бы Кэм путешествовал один, ему не пришлось бы останавливаться так часто. Конечно, путешествие не стало более комфортным, но муж уже не наказывал ее, то и дело подгоняя лошадей, как делал это, когда они только выехали за пределы Лондона.

Фаэтон остановился на шумном заполненном людьми дворе «Медведь и Лебедь». После продолжительной тишины от гомона и криков кружилась голова.

– Отправимся в доки? – Пен нарушила молчание впервые за много часов (резкий ответ Кэмдена на ее несвоевременную попытку объясниться отбил у нее желание вновь заводить разговор).

– Нет, – муж покачал головой.

Пенелопа подавила вздох. Но тут Кэмден, к ее удивлению, вновь заговорил:

– Я сниму для нас комнаты и подыщу менее приметное средство передвижения.

Это имело смысл… И Пен отважилась на еще один вопрос.

– А как быть с Литом?

К величайшему изумлению Пен, губы мужа растянулись в улыбке. Довольно мрачной, впрочем. Но все же это было первое проявление радости с того момента, как они покинули Ротермер-Хаус. Конечно, Пен была не настолько глупа, чтобы поверить, будто Кэм начал оттаивать. И все же она немного воодушевилась.

– У нас есть преимущество, – продолжал Кэм, чем снова удивил ее – ведь он сказал «у нас».

Однако же… Когда муж посмотрел на нее, настоящий Кэм скрылся где-то в бездонной глубине зеленых глаз. И он спрятался так далеко, что Пен сразу же стало ясно: она уже никогда до него не доберется.

Мысли об этом постоянно ее терзали. Ох, сколько же она совершила ошибок!.. И теперь за них расплачивалась.

Беседа прервалась на какое-то время. И лишь когда они оказались внутри закрытого экипажа, Пен возобновила разговор о Лите.

– Почему у нас есть преимущество?

Кэмден с противоположного сиденья окинул ее абсолютно непроницаемым взглядом, который Пен уже начала ненавидеть. И ведь с этим ей придется жить еще лет пятьдесят.

– У меня здесь компания, – ответил, наконец, Кэмден. – Поэтому я хорошо знаю город. А Литу еще надо осмотреться.

– И ты знаешь, куда нужно ехать?

Кэм пожал плечами.

– Есть неплохая идея.

– А что если Гарри и Софи уже вышли в море?

– Тогда Новый Свет пополнится еще одной парочкой глупцов.

– Но Гарри любит Софи, – в отчаянии проговорила Пен, хотя понимала, что попусту сотрясает воздух.

– Не надо об этом.

Пен закусила губу. Ох, какое несчастье, что Кэм презирал это светлое чувство! Всю жизнь она проклинала эгоистичных родителей Кэмдена за то, что они привили ему такое отвращение к любви. Но так горько как сейчас, ей еще не было никогда.

А Кэмден между тем продолжал:

– Сомневаюсь, что они сразу сели на корабль. Скорее всего – сняли меблированные комнаты неподалеку от порта. – И снова проблеск мрачной радости. Только на сей раз Пен уже не испытывала воодушевления. – Интересно, понравится ли Софи жизнь вдали от роскошного дома брата?