– Извини, – сказал Стефан. – Я просто хотел сказать, что, если узнает хоть одна живая душа, Елена уже не будет в безопасности. Информация сразу же попадет в газеты. Погибшая девушка воскресла. И что нам делать тогда?

– Я тебя поняла, – коротко сказала Мередит, наклонившись вперед, чтобы Стефан мог ее видеть. – Не беспокойся. Каждый из нас даст клятву, что не скажет ничего и никому, – на секунду ее темные глаза сверкнули на Кэролайн.

– Обстоятельства вынуждают меня задать вам один вопрос, – Стефану пришлось вспомнить все приобретенные в эпоху Возрождения навыки дипломатии и куртуазности, тем более что из четырех его собеседников три были представительницами прекрасного пола. – Имеются ли в вашем распоряжении средства сделать эту клятву действенной?

– Думаю, имеются, – вежливо ответила Мередит, на этот раз глядя Кэролайн прямо в глаза. Кэролайн вспыхнула, и ее бронзовые щеки и шея стали пунцовыми. – Мы примем необходимые меры предосторожности, после чего появимся у вас непоздним вечером.

Бонни, державшая в руках телефон, спросила:

– Кто-нибудь хочет еще что-нибудь сказать?

Большую часть разговора Мэтт не проронил ни слова. Теперь он вздернул голову, разметав копну светлых волос. Потом, словно не в силах больше сдерживаться, выпалил:

– А с Еленой-то нам можно поговорить? Хотя бы поздороваться? Просто уже… целая неделя прошла.

Его смуглая кожа светилась отраженным солнечным светом, почти как у Кэролайн.

– Думаю, будет лучше, если вы просто придете. Тогда все вопросы отпадут сами собой.

Стефан повесил трубку.

Они сидели за старым столиком на заднем дворе дома Мередит.

– Так. Как минимум надо принести им какой-нибудь еды, – сказала Бонни, рывком вставая со стула. – Бог знает, чем их кормит миссис Флауэрс, – если вообще кормит. – Она сделала несколько волнообразных движений руками, словно хотела, чтобы все остальные тут же взмыли в воздух.

Мэтт начал было послушно подниматься, но Мередит не шелохнулась.

– Мы пообещали, – спокойно сказала она. – Сначала надо дать клятву. И придумать, что будет с тем, кто ее нарушит.

– Я знаю, что ты имеешь в виду меня, – сказала Кэролайн. – Может, скажешь это прямым текстом?

– Хорошо, – ответила Мередит. – Я действительно имею в виду тебя. Я не знаю, с какой стати тебя вдруг снова стала интересовать Елена. Где гарантия, что ты не пойдешь разносить новости по всему городу?

– С чего вдруг?

– Чтобы привлечь к себе внимание. Ты ведь любишь, когда тебя окружает толпа, а ты сообщаешь ей пикантные сплетни.

– Или из мести, – подхватила Бонни, внезапно садясь снова. – Или из ревности. Или от скуки. Или…

– Ладно, – перебил ее Мэтт. – Думаю, причин хватает.

– И еще одно, – невозмутимо продолжала Мередит. – Почему тебе так не терпится навестить ее, Кэролайн? Вы ведь были на ножах почти весь прошлый год, с того момента как в Феллс-Черч появился Стефан. Да, мы позвали тебя принять участие в разговоре с ним, но теперь, после его слов…

– Если вы действительно не понимаете, почему я хочу ее навестить, после всего, что произошло неделю назад… ну, я даже не знаю. Мне казалось, все ясно без объяснений! – Яркие зеленые кошачьи глаза Кэролайн уперлись в Мередит.

На лице Мередит не дрогнул ни один мускул.

– Ладно, я объясню. Елена убила его ради меня. Или не убила, а сделала так, что его поволокли на страшный суд, тут я не в курсе. Этого вампира, Клауса. Когда меня похитили и использовали как… как игрушку… каждый раз, когда Клаус хотел крови… или… – По лицу Кэролайн прошла судорога, и она всхлипнула.

В душе Бонни шевельнулась жалость, но она тоже не доверяла Кэролайн. Интуиция отчаянно посылала ей предостерегающие сигналы. Кроме того, Бонни заметила еще кое-что: Кэролайн назвала имя вампира Клауса, но почему-то умолчала о втором своем похитителе – оборотне Тайлере Смоллвуде. Может, потому, что Тайлер был ее бойфрендом, пока вместе с Клаусом не взял ее в заложницы?

– Извини, – тихо сказала Мередит. По ее голосу было ясно, что она говорит искренне. – Ты хочешь поблагодарить Елену?

– Да. Поблагодарить. – Кэролайн тяжело дышала. – И лично убедиться, что с ней все в порядке.

– Понятно. Но наша клятва будет действовать довольно долго, – все так же хладнокровно продолжала Мередит. – А что, если ты вдруг передумаешь – завтра, через неделю или через месяц?.. А мы даже не придумали, что будет с тем, кто нарушит клятву.

– Постой, – вмешался Мэтт, – мы ведь не станем угрожать Кэролайн. В смысле, мерами физического воздействия.

– Или делать так, чтобы ей угрожал кто-то другой, – задумчиво добавила Бонни.

– Нет, конечно, – сказала Мередит. – Но совсем скоро… Ты ведь осенью пойдешь в университет и будешь жить в общежитии, Кэролайн? Я в любой момент смогу рассказать твоим будущим соседкам по общежитию, как ты нарушила страшную клятву, касающуюся того, кто не мог – и не хотел причинить тебе никакого вреда. Почему-то мне кажется, что это плохо скажется на твоей репутации.

Кэролайн опять побагровела.

– Ерунда какая. Ты не посмеешь соваться в мои университетские…

Мередит перебила ее. Она сказала всего одно слово:

– Увидишь.

Кэролайн сникла.

– Я ведь не говорю, что отказываюсь давать клятву или собираюсь ее нарушить. Ну… устройте мне проверку. Я… многое поняла этим летом.

Хотелось бы надеяться. Никто не произнес этих слов вслух, но они как будто повисли в воздухе. Весь прошлый год главное занятие Кэролайн стояло в том, чтобы портить жизнь Стефану и Елене.

Бонни поерзала на стуле. Кэролайн как будто чего-то недоговаривала. Бонни не знала, откуда у нее взялось это ощущение; видимо, в ней говорило врожденное шестое чувство. «Может, это потому, что Кэролайн действительно стала другой и многому научилась», – сказала она себе.

Всю прошедшую неделю она спрашивала Бонни про Елену. С ней и правда все в порядке? Можно послать ей цветы? Она уже принимает гостей? Ну когда же она наконец поправится? Кэролайн была жуткой занудой, хотя у Бонни не хватало духу сказать ей об этом. Остальные с неменьшей тревогой ждали новостей про Елену… с того момента, как она воскресла из мертвых.

Мередит, в руках у которой уже были ручка и бумага, что-то писала. Наконец она спросила: «Как вам такой вариант?» – и все наклонились над листком.


Я клянусь никому не рассказывать ни о каких сверхъестественных событиях, связанных со Стефаном и Еленой, если не получу на это разрешения от Стефана и Елены лично. Кроме того, я обещаю содействовать тому, чтобы нарушитель этой клятвы понес наказание, которое будет вынесено остальными членами группы. Эта клятва не имеет срока давности, и пусть моим свидетелем будет моя кровь.


Мэтт кивнул.

– «Не имеет срока давности». Идеально, – сказал он. – Как будто писал юрист.

Впрочем, дальнейшее мало напоминало юридическую процедуру. Все сидевшие за столом по очереди взяли в руки листок, прочитали клятву вслух и торжественно подписали. Потом каждый уколол палец булавкой, которую извлекла из своей сумочки Мередит, и выдавил рядом с подписью капельку крови. Бонни колола свой палец, зажмурившись.

– Вот это настоящая клятва, – сказала она мрачно, с видом знатока. – Я бы не рискнула ее нарушить.

– Мне крови хватит надолго, – сказал Мэтт, зажимая палец и угрюмо глядя на него.

Тут-то все и произошло. Клятва лежала в центре стола, чтобы каждый мог ею полюбоваться, когда вдруг с вершины дуба, который рос в том месте, где задний двор смыкался с лесом, спланировал ворон. Хрипло каркнув, он опустился прямо на стол. Бонни завизжала. Ворон выпучил глаз на четверых людей, которые вместе со стульями торопливо отодвинулись с его пути. Потом он склонил голову в другую сторону. Они в жизни не видели таких больших ворон. В солнечном свете оперение птицы блестело и переливалось.

Невероятно, но ворон, казалось, изучал клятву. А потом он сделал кое-что еще, причем так быстро, что Бонни бросилась прятаться за спину Мередит, по дороге зацепившись ногой за стул. Ворон раскинул крылья, наклонился и яростно заколотил клювом по листку, целясь в две точки.

А потом он улетел – захлопал крыльями, взмыл в воздух и наконец превратился в маленькую черную точку на солнце.

– Он загубил всю нашу работу, – воскликнула Бонни из-за спины Мередит.

– Не думаю, – сказал Мэтт, стоявший к столу ближе всех.

Когда они, набравшись храбрости, подошли ближе и взглянули на листок, у Бонни появилось чувство, словно ей на спину положили ледяной компресс. Сердце гулко стучало.

В это невозможно было поверить. Там, куда ворон яростно колотил клювом, остались красные пятна, словно ворон пустил себе кровь. Красные точки составляли изысканно выписанную монограмму.

D

А ниже:

Елена – моя.

4

Они подъехали к зданию общежития, где опять поселился Стефан. Клятва была надежно спрятана в сумочке Бонни. Они поискали глазами миссис Флауэрс, но той, как всегда, нигде не было, поэтому они стали подниматься по сужающейся лестнице с истертым ковром и покрошившейся балюстрадой, крича:

– Стефан! Елена! Это мы!

Дверь наверху отворилась, и оттуда высунулась голова Стефана. Стефан был… каким-то другим.

– Счастливее, – убежденно прошептала Бонни, обращаясь к Мередит.

– Уверена?

– А как иначе? – Бонни была в недоумении. – К нему же вернулась Елена!

– Угу. Причем вернулась такой же, какой была, когда они познакомились. Ты же сама видела ее в лесу, – голос Мередит стал словно бы тяжелым от многозначительности.

– Постой… Да ну, не может быть! Она что, опять стала человеком?!

Мэтт обернулся к ним и прошипел:

– А потише никак нельзя? Они ведь услышат.

Бонни смутилась. Разумеется, Стефан мог их услышать, но если уж беспокоиться об этом, то придется следить еще и за тем, что ты думаешь. Стефан всегда мог прочитать если не конкретные слова, то общее направление твоих мыслей.

– Парни! – раздраженно прошептала Бонни. – Нет, я понимаю, что без них никуда, и все такое, но иногда они Просто Вообще Не Въезжают.

– Посмотрим, что ты скажешь, когда столкнешься не с парнями, а с мужчинами, – шепотом ответила Мередит, и Бонни вспомнила про Алариха Зальцмана, аспиранта, с которым Мередит была вроде как помолвлена.

– Я могла бы тебе кое-что рассказать, – добавила Кэролайн и томно осмотрела свои длинные наманикюренные ногти.

– Бонни пока рано это слушать. У нее еще куча времени впереди, – сказала Мередит голосом строгой матери. – Заходим.

– Прошу садиться! – радушно провозгласил Стефан, когда они вошли в комнату. Никто не сел. Все уставились на Елену.

Елена сидела в позе лотоса у единственного окна, не закрытого ставнями. Из окна сквозило, и ночная рубашка на Елене надулась пузырем. Ее волосы снова стали золотыми, утратив зловещий белесый оттенок, появившийся после того, как Стефан, сам того не желая, обратил Елену в вампира. В общем, она была абсолютно такой же, какой ее помнила Бонни.

За одним исключением. Она висела в воздухе в метре от пола.

Они во все глаза смотрели на Елену, а Стефан смотрел на них.

– Такие дела, – сказал он едва ли не виноватым голосом. – Проснулась наутро после драки с Клаусом и стала летать. По-моему, на нее еще не стало действовать земное тяготение.

Он обернулся к Елене.

– Смотри, кто к тебе пришел, – ласково сказал он.

Елена смотрела. Голубые с золотыми искорками глаза светились любопытством, она улыбалась гостям, но по взгляду, который она переводила с одного посетителя на другого, было понятно: она никого из них не узнает.

Бонни раскинула руки.

– Елена! – сказала она. – Это я, Бонни. Помнишь меня? Я была на той поляне, когда ты вернулась. Как же я рада тебя видеть!

Стефан предпринял еще одну попытку:

– Вспомни! Это твои друзья, твои добрые друзья. Эта статная темноволосая красавица – Мередит. Эта неукротимая маленькая фея – Бонни. Этот бравый американец – Мэтт.

По лицу Елены промелькнула какая-то тень, и Стефан повторил:

– Мэтт.

– Алло! А человек-невидимка – я, – сказала, стоя в дверях, Кэролайн. Это прозвучало довольно добродушно, но Бонни понимала: Кэролайн достаточно увидеть Елену и Стефана вместе, чтобы в ярости заскрежетать зубами.

– Прости меня, пожалуйста, – спохватился Стефан, после чего выкинул то, на что нормальный восемнадцатилетний парень никогда не решился бы, чтобы не показаться полным идиотом. Он взял Кэролайн за руку и поцеловал эту руку так непринужденно и изящно, словно был графом, жившим на свете пять веков назад. «Что, вообще говоря, чистая правда», – вспомнила Бонни.

Кэролайн выглядела польщенной – Стефан не торопился отпускать ее руку. Потом он сказал: