Ивана Трамп - Только про любовь

– Хорошо, – кричал он. Его голос был полон энергии и всех подбадривал: – Уже недалеко!

– Что будет, если пойдет снег? – спросила Милена.

– Ад, – ответила Ольга, которая шла рядом с ними. Ее мускулистые ноги были обтянуты лыжными брюками, на плечах – свободная стеганая куртка, а на голове красовалась морская кепка. Ольга напоминала персонаж с детских кубиков.

– Далеко еще? – спросила Катринка. В ее голосе послышались первые жалобные нотки. У нее начали уставать ноги в ботах.

– Такая большая девочка, как ты, не хочет же, чтобы ее несли? – спросила Ольга.

Еще как хочет! Но не хочет в этом сознаться, по крайней мере Ольге. Хотя Ота часто ворчал на нее за что-нибудь, Катринке казалось, что именно Ольга оценивает ее, выискивая недостатки в ее характере. Она обернулась к отцу, надеясь, что он подхватит ее на руки и посадит на плечи. Он часто так делал, когда она уставала. Но в этот раз с него достаточно было лыж. Он улыбнулся ей.

– Умница, Катринка, – сказал он, подбадривая ее. – Мы почти на месте.

Вообще-то было две «хаты», «Русь» и «Орлик». Это были два больших деревянных сельских дома с ломаными крышами на сорок-пятьдесят человек каждый, которые на небольшом расстоянии друг от друга прилепились к покрытым снегом горам. В обоих были большие кухни, столовые и комнаты для отдыха. Спальни были с побеленными стенами, печки топились углем. В каждой было шесть кроватей (на одну или две семьи) и шкафы, где хранились личные вещи до следующего приезда. Санузлы были в конце коридоров. Ковашей вместе с другой семьей, Луканскими, поселили в «Орлике». У Луканских было две дочери. Олинка и Илона, шести и семи лет. Обе девочки катались на лыжах уже год, и с высоты своего опыта они сомневались в возможностях Катринки.

– Сколько тебе лет? – спросила старшая сестра, Илона.

– Четыре, – ответила Катринка, прыгая на кровати, чтобы согреться. Иржка затопил печку, но в комнате по-прежнему был ледяной холод.

– Но в декабре мне будет пять. В конце, – добавила Катринка, чтобы быть точной.

– Держу пари, что она не умеет кататься, – прошептала Илона младшей сестре. – Уверена, что она врет.

– Я умею, – сказала Катринка.

– Ну, девочки, – вмешалась их мама, – не спорьте. Скоро и так все выяснится.

– Перестань прыгать на кровати, Катринка, – попросила Милена, решив не вмешиваться в спор. Этой зимой двум семьям предстояло провести вместе много выходных.

«Я им покажу», – думала Катринка.

Еду здесь готовили себе сами. Этим вечером, как, впрочем, и в другие вечера, повсюду царила веселая неразбериха. Запахи сосисок, гуляша и капусты перемешивались со смехом, детскими играми, громкими беседами взрослых и ссорами малышей. После обеда играли в шахматы, шашки или карты. Кто умел, играл на гитаре, гармонике и балалайке, другие пели или танцевали перед огнем. Настроение было бодрое, праздничное. Утомленная Катринка заснула на коленях у отца, и Иржка отнес ее наверх в постель. Проснувшись, Катринка не сразу сообразила, где она и почему две незнакомые девочки спят рядом с ней. Было холодно, а она не любила зябнуть. Одна из девочек, Олинка, открыла глаза и, увидев Катринку, показала ей язык. Катринка вспомнила. И сразу же ее заполнило счастье, охватило волнение, как всегда перед началом приключения. В ответ она тоже высунула язык и вдобавок скосила глаза.

Часом позже она была на склоне горы для начинающих, но не с папой, как она ожидала, а с одним из инструкторов, молодой женщиной по имени Яничка, которая не собиралась верить Катринке на слово насчет ее опыта.

– Мы посмотрим, что ты умеешь делать, – сказала она, проверяя кожаные крепления на лыжах Катринки, чтобы убедиться, что они достаточно эластичны. Меньше всего ей хотелось, чтобы эта маленькая сорвиголова закончила свой первый урок со сломанной ногой.

К досаде Катринки, на лицах сестер Лукански, которые были в первой группе, было ясно написано: «Я же тебе говорила». Катринка хотела опять показать им язык, но не стала. Яничка обязательно заметит, и это только приведет к новым осложнениям. Как бы там ни было, сестры скоро потеряли к ней интерес, а Катринка перенесла свое внимание туда, где новички учились подниматься наверх на лыжах, стараясь не упасть и не опрокинуть друг друга. Они выглядели неуклюжими и несчастными, лыжи не слушались их. Катринка была уверена, что она при первой попытке выглядела лучше.

Для нее это был пройденный этап, она взобралась по небольшому склону с относительной легкостью, заслужив одобрительный взгляд Янички. А когда она удачно съехала вниз, точно остановившись в конце склона, инструктор улыбнулась и попросила ее повторить. После того как Катринка еще раз вскарабкалась на гору, съехала и остановилась, Яничка взяла ее за руки и повела к другой группе.

– Милан, – окликнула она молодого человека, которому было едва за двадцать. – У меня есть кое-кто для тебя, – сказала она, ведя Катринку. – Она умеет кататься.

Катринка оглянулась через плечо и заметила, что Лукански наблюдают за ней. Она снова еле удержалась от того, чтобы показать им язык.

– Как тебя зовут? – спросил Милан. Катринка ответила.

– Значит, ты умеешь кататься? – На него это не произвело особого впечатления. – Ладно, посмотрим.

Катринка вздохнула. Она уже знала, что всегда есть кто-нибудь, кого нужно убеждать.

Все выходные до поздней весны Коваши проводили на лыжной базе, уезжая туда на автобусе в пятницу вечером и возвращаясь в Свитов в воскресенье вечером.

Катринка училась кататься, быстро переходя из одной группы в другую. Иржка с новыми друзьями осваивал новые трассы, а Милена, стараясь заглушить тревогу о Катринке, сидела в «хате» и читала, вышивала по канве или вела беседы с теми, кто по той или иной причине оставался дома. Иногда в солнечную погоду она гуляла по сосновым склонам подальше от подъемников, которые перевозили лыжников от одной горы к другой, наслаждаясь покоем, свежим воздухом, светлым и чистым, как глаза Катринки, небом и видом покрытых снегом гор Словакии, который внезапно открывался в просветах, между деревьями. На переднем плане пологие холмы, а за ними – острые вершины, исчезающие в тумане. Дважды она согласилась поучиться кататься на лыжах. Но все время ей было страшно и холодно. Она не любила кататься на лыжах, хотя и пыталась полюбить их. В конце концов, она, как все, уже могла дойти на лыжах до автобуса, вместо того чтобы спускаться с горы пешком.

– Если и сломаешь что-нибудь, то не беда, – сказала ей как-то Ольга, в голосе которой слышалось что-то похожее на презрение.

– Оставь ее, – попросил Ота, который хоть и любил порой подшутить, но имел доброе сердце. – Зато вы, милейшая, не умеете обращаться с иглой, – добавил он, восхищенно показывая на вышивку Милены, которая была близка к завершению.

– Я терпеть не могу вышивать, – вмешалась Катринка. Все рассмеялись, и напряжение спало.

– Ольга завидует тебе, – позже сказал Иржка Ми-лене. – У нее добрая душа, но ее не назовешь прелестной женщиной. – Он дотронулся до ярких волос Милены. – Что еще ей остается, кроме зависти? – спросил он.

Открылась дверь, и вошли Лукански, родители и дети. Иржка убрал руку.

– Тише, – призвала своих Лукански, – Катринка спит.

Рождество Коваши праздновали с родителями Иржки, а потом на неделю уехали в «хату». По совету Черни они накануне завезли запасы еды. Совет пригодился, потому что в рождественское утро пошел снег. Еще неделю они провели там на Пасху. Эти длительные поездки были тяжелы для Иржки. Иногда ему удавалось уговорить Милену заглянуть в ванную, и там они быстро и молча занимались любовью, не обращая порой внимания даже на то, что горячая вода выплескивалась на пол. Иногда им стучали в дверь и просили поторопиться, что портило Милене все удовольствие. Но не ему. Для Иржки чье-то присутствие за дверью делало их любовь недозволенной, опасной и от этого еще более волнующей.

Несмотря на неудобства, Иржка не собирался уходить из секции. Катринке исполнилось пять. Иногда, как и все дети, она жаловалась на холод, на усталость, даже хотела остаться на выходные с дедушкой и бабушкой, но было ясно, что ей нравится заниматься спортом и у нее есть успехи. Даже если она не добьется того, на что так надеялся Иржка, занятия в лыжной секции будут для нее отличной школой. Иржка каждый день сталкивался с молодыми людьми без цели и надежды в жизни. А его дочь училась быть дисциплинированной, трудолюбивой, бороться за победу и видеть цель. Он был убежден, что эти качества и ее врожденный ум, энергия и добродушие помогут ей в жизни.

Милена видела в будущем Катринки не возможности, а опасность. Когда дочь уходила кататься на лыжах, Ми-лене постоянно казалось, что обратно ее принесут с переломанными руками и ногами, треснувшими ребрами, вывихнутыми пальцами, проломленным черепом. И это была не паранойя, она отдавала себе в этом полный отчет. Она была в «хате» в тот день, когда со склонов принесли пострадавших с бледными, трясущимися губами, стонущих от боли. Иржка мог смеяться над ее страхами, но Милена знала, что опасность реальна.

Милена не жаловалась. Это было не в ее духе. Иржка видел тревогу на лице жены и иногда не мог удержаться от вопроса, хочет ли она, чтобы дочь выросла такой же робкой?

– Разве это так плохо? – возражала она. – По крайней мере, будет цела и невредима.

Иржка обнимал ее, брал на руки.

– Ты все время боишься. Смелый человек, по крайней мере, чувствует себя в безопасности. Разве это не так?

Нет, не так. Какой смысл, думала он, давать ребенку жизнь, чтобы не уберечь его от всех бед?

Тем летом Коваши, как и другие члены лыжной секции, отработали обязательные сорок часов на базе, приводя все в порядок к следующему сезону. Мужчины вырубили деревья на склонах, чтобы увеличить количество трасс, отремонтировали подъемники, водопровод и электропроводку, залатали крышу там, где она протекала, поправили перекосившиеся рамы. Женщины вымыли все сверху донизу, заштопали постельное белье, сшили новые шторы, поменяли изношенную обивку на диванах в холле. Все вместе они занимались покраской. Тех, кто отказался работать, исключили из секции.

Помогали даже такие маленькие дети, как Катринка. Девочки вытирали тряпками пыль, мальчики носили ведрами уголь с грузовика на склад. Катринка, поняв, что работа по дому так же скучна, как и вышивание по канве, решила поискать чего-нибудь поинтереснее. И нашла. Милан, молодой инструктор, вышел покурить, оставив в одной из спален наверху кисть и ведро с побелкой. Соблазн был непреодолимым, и Катринка, недолго думая, покрыла себя и пол побелкой.

– Мама, смотри, что делает Катринка, – закричала одна из сестер Лукански.

– Боже мой! – в ужасе воскликнул вернувшийся Милан. – Меня не было ровно столько, чтобы выкурить сигарету.

– Катринка, посмотри, что ты натворила, – сердито сказала подошедшая мама. – Как ты могла?

– Я помогала, – объяснила плачущая Катринка, которой было стыдно за свое поведение перед Миланом.

– За ней нужен глаз за глаз, – заметила Ольга, не зная, раздражаться ей или веселиться.

– Вечером не получишь десерта, – сказала Милена и потащила дочь в ванную.

– Не рассказывай папе, – умоляла расстроенная Катринка.

Милена, конечно же, рассказала, и Иржка возместил ущерб, нанесенный дочерью.

– Недостаточно хороших намерений, – объяснял он Катринке. – Прежде чем что-то делать, нужно научиться этому. Начиная с малого, так же, как ты училась кататься на лыжах. Только так будет меньше шансов попасть в беду. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, папа, – ответила Катринка, так и не поняв до конца, в чем ее ошибка. Она долго наблюдала за Миланом, и ей казалось, что белить стены совсем нетрудно.

В июле, во время летнего отпуска Иржки, Коваши всей семьей отправились на север Моравии навестить родителей Милены. Катринка смутно помнила прошлогоднее путешествие, так что поездка казалось ей новым, волнующим приключением. Она сидела у окна на твердом деревянном сиденье и смотрела на пробегающий за окном пейзаж: сосновые леса, зеленые холмы, далекие горы, редкие группки домов с красными черепичными крышами, шпили готических церквей, поднимающиеся над деревьями восклицательными знаками. Устав, она немного поиграла с родителями. Когда все проголодались, Милена достала из плетеной корзины холодное мясо, домашний сыр, черный хлеб с хрустящей корочкой, пахту для Катринки и бутылку моравского вина для себя и Иржки. Потом все задремали под стук колес и проснулись на следующей станции от пронзительного свистка.

На станции их встретил отец Милены, Павел Новотни, высокий мужчина с загорелым лицом и голубыми глазами, такими же, как у дочери. Он пожал Иржке руку, поцеловал Милену и подхватил Катринку на руки.

– Ну, милая, ты так выросла, что твой бедный старый дед с трудом тебя поднимает.