Сюзанна Энок - Уроки плохих манер

— Вот именно поэтому я и ухожу.

— Вы уходите не из-за меня. Проблема в вас самом. Когда рядом нет людей, которых вы могли бы обидеть, ругайтесь сколько влезет. Дьявол! Видите? Я тоже умею ругаться. Только я предпочитаю этого не делать, потому что считаю подобное поведение слишком вульгарным.

— Куда подевались ваши манеры?

— Вы меня разозлили.

— Все, с меня хватит. — Бартоломью снова споткнулся.

— Что ж, а теперь я попытаюсь извиниться за свое поведение. — Тереза нырнула под руку полковника и обняла его за талию. — Вы приехали в экипаже или верхом?

— Верхом, — пробурчал Бартоломью. Ему не нравилось то, что происходит, как не нравилось прикосновение руки девушки. Да и разве могла столь хрупкая особа удержать его от падения? — Мне не нужны ваши извинения.

— Но вы все равно их получите. Так что спорьте с самим собой. — Тереза толкнула одной рукой входную дверь и помогла Бартоломью выйти на крыльцо. — Ваш конь оседлан. Значит, вы с самого начала не собирались оставаться.

Голос Терезы звучал укоризненно, но поскольку она была права, Бартоломью не стал ничего отрицать.

— Верно, не собирался. И следовательно, не нуждаюсь в ваших извинениях.

— Остается лишь удивляться, как вас только пригласили сюда, с такими-то манерами. Вернее, отсутствием таковых.

Бартоломью нахмурился:

— Им пришлось. Ведь они моя семья.

— И благодарите за это Бога, иначе кто-нибудь из присутствующих непременно поколотил бы вас.

Бартоломью недовольно посмотрел на Терезу.

— Знаете, я совершенно не нахожу ваши шутки смешными.

Она стойко выдержала взгляд.

— В таком случае вам нужно совершенствовать свое чувство юмора. Почему бы вам не заглянуть завтра на бал к Харамунду? — спросила Тереза, забирая из рук Бартоломью трость, чтобы тот мог взяться за луку седла. — Я очень люблю танцевать, полковник.

— Зато я нет. — Сдавленно охнув, Бартоломью вскочил на Сумеру и вставил больную ногу в стремя. — Это очевидно.

— Но я не сказала, что хочу танцевать именно с вами. Вы страдаете манией величия. — Опустив трость в чехол, притороченный к седлу, Тереза отошла в сторону. — Но вы могли бы посмотреть на других танцующих. — С этими словами она развернулась и зашагала назад к дому.

— Эта маленькая… — Бартоломью замолчал, потому что совершенно не представлял, как закончить фразу. Он давно уже не был наивным юнцом, но Терезе хватило пяти минут, чтобы положить его на лопатки.

Он старался выставить себя нелюдимым грубияном, но никак не ожидал, что его станут открыто критиковать за недостойное поведение. В последний раз он был настолько неуверен в собственной способности держаться на ногах, когда его в буквальном смысле слова лишили ног. Как и тогда, ощущение было крайне неприятным. Правда, на этот раз он мог что-то изменить — например, не появиться на балу.

Тереза понимала, что остальные члены семьи весьма недовольны ею. И все же их мнение о ее поступке вряд ли было хуже ее собственного. Атмосфера за столом была напряженной, а беседа — натянутой и настороженной. Даже в украдкой бросаемых на Терезу взглядах Амелии читалась досада. Но она нарушила собственное обещание вести себя сдержанно и терпимо, и поэтому теперь не имела права обижаться на Амелию. Да, полковник переступил черту, но он никогда не слыл знатоком благородных манер. В отличие от нее.

— О чем ты только думала? — набросилась на Терезу Амелия, когда мужчины удалились в библиотеку, чтобы выкурить по сигаре и выпить по стаканчику портвейна. Обхватив себя руками, она гневно взирала на кузину.

— Я думала о том, что он ведет себя непозволительно грубо, — прошептала в ответ Тереза, поглядывая на Вайолет, поднимающуюся по ступеням на второй этаж. — Я пыталась сдержаться, но… Хорошо, моему поведению нет оправдания. Мне уехать?

— Нет. Конечно, нет. — Амелия задумчиво сдвинула брови. — Обычно ты тщательно взвешиваешь свои слова, прежде чем произнести что-либо.

Так оно и было.

— Я извинилась перед ним.

Вернее, не совсем извинилась, но зато помогла ему спуститься по ступеням. Если бы он упал, Тереза чувствовала бы себя еще ужаснее.

— Если ты, Стивен и Вайолет хотите на меня разозлиться, то не стесняйтесь. Господь свидетель — я это заслужила.

— Толли никогда еще не был столь груб, как сегодня, — неожиданно вставила Вайолет. — Приехав в отпуск три года назад, он был все тем же веселым и жизнерадостным человеком, каким мы все его знали. Но сегодня он вел себя ужасно. Гораздо хуже, чем вы.

Тереза почувствовала, как ее охватил жгучий стыд.

— Я никогда не веду себя столь неподобающим образом, Вайолет, и мне очень жаль, если вашему брату пришлось из-за меня уехать.

На самом деле Терезе не было жаль. И все же тот факт, что полковник подстрекал присутствующих к словесной перепалке, не оправдывал ее. Она не должна была выходить из себя, потому что ни разу за целых тринадцать лет с ней не случалось ничего подобного.

Амелия обняла золовку.

— Люди провоцировали его на протяжении многих месяцев. Наверное, ему просто необходимо было выпустить пар, чтобы не задохнуться.

— Вряд ли я смогу представлять для него угрозу. Ведь он даже не сказал нам, где остановился. — Вайолет высвободилась из объятий и тяжело опустилась в кресло. — Он стал таким раздражительным и злым.

— Полковник ранен, — заметила Тереза. — И заслуживает сочувствия.

— По крайней мере вы заставили его задуматься о чем-то еще, кроме страданий. — Поморщившись, Вайолет отвернулась. Но потом вновь взглянула на Терезу. — Впрочем, нет, погодите, — произнесла она. — Я рада, что вы сказали то, что думали, Тереза. Жаль, что мне не хватило на это смелости.

Заставив себя улыбнуться, Тереза села рядом с Вайолет.

— А я рада, что вы промолчали. Он все равно поймет, что вам не нравится его поведение, но злиться будет на меня, а не на вас. Я с готовностью возьму всю вину на себя. — Она считала, что действительно этого заслуживала.

Амелия снова посмотрела на кузину — на этот раз более озабоченно, — но Тереза сделала вид, будто ничего не заметила. Менее всего ей хотелось, чтобы та начала сравнивать ее сегодняшнюю вспышку с другой давней, заставившей Терезу заботиться о внешних приличиях, не расставаться с руководством по благопристойному поведению и оставаться той разумной особой, какой она и была на протяжении последних тринадцати лет.

Вскоре мужчины присоединились к дамам, и лорд Гарднер, поняв, что Вайолет и Амелия больше не гневаются на Терезу, тоже решил забыть о досадном инциденте. К концу вечера все присутствующие вновь стали прежними добрыми друзьями.

Тереза была этому рада, потому что совершенно не хотела вновь пускаться в объяснения или — что еще хуже — вновь извиняться. Более того, она чувствовала себя совершенно растерянной и никак не могла взять в толк, почему позволила себе ответить на грубость грубостью. Ей ужасно хотелось переложить собственную вину на чрезвычайно раздражающего ее Бартоломью Джеймса. Он вывел ее из равновесия, едва только появился в доме.

Домой они с Майклом возвращались затемно. Вздохнув, Тереза забилась в угол кареты, обрадовавшись, что сможет наконец привести в порядок свои мысли.

— Что за бес в тебя вселился, Тесс? — спросил вдруг Майкл, тронув мыском своего ботинка туфельку сестры.

— Перестань. — Девушка выпрямилась на сиденье экипажа. — Я уже попыталась объяснить мотивы своего поведения Вайолет, и никто на меня теперь не злится. Так что не будем больше об этом.

— Я говорю не о том, что ты, возможно, расстроила наших родственников, Тролль, а о том, что ты вышла из себя.

Тереза нахмурилась: брат вспомнил ее обидное детское прозвище. Но еще больше не понравились его слова.

— Я не знаю, что со мной произошло. Пытаюсь понять — и не могу.

— Вообще-то я рад, что ты все еще способна разгневаться. — Майкл наклонился вперед и похлопал сестру по коленке. — И все же ты могла выбрать для своих нападок другого несчастного.

— Знаю. Полковник Джеймс — герой, пострадавший в бою.

— Не только поэтому. Молва гласит, что местные бандиты не берут пленных, — произнес Майкл. — Они напали на отряд полковника из засады, убили всех, кого смогли убить, а потом устроили охоту на выживших.

— И полковник Джеймс сбежал.

— Но существует и другая версия.

Тереза взглянула на брата. Майкл любил нагнетать обстановку и частенько намеренно терзал и дразнил ее, но сейчас он был серьезен, как никогда.

— И какая же?

— Что он сам устроил охоту на нападавших.

— О… — Тереза знала, что, если попросит, брат начнет рассказывать и не упустит ни одной кровавой детали — настоящей или вымышленной, не важно, — но и у нее самой было богатое воображение. Теперь она понимала, что подразумевал Майкл. Она вступила в спор с человеком, которому довелось убивать людей и которого никак нельзя назвать уравновешенным.

— Но ведь это всего лишь домыслы, не так ли? Ты же не можешь знать наверняка, что там произошло.

— Наверняка? Нет, — с явной неохотой кивнул Майкл. — Стивен ничего не скажет. Да и он может не знать. А сам полковник Джеймс не слишком разговорчив.

— Вайолет сказала, что раньше он таким не был.

— Если бы мне довелось увидеть, как моих солдат режут, а потом убивать тех, кто это сделал, я тоже вряд ли захотел бы разглагольствовать на эту тему.

— А вот и нет. Ты так любишь поговорить, что тебя даже это не остановило бы.

— Ха-ха-ха. Не стоит восстанавливать его против себя, Тесс. Именно такой урок ты должна извлечь из сегодняшнего происшествия.

«Стоит ли прислушаться к словам брата?» Тереза отвернулась к окну и стала смотреть на утопающий в темноте Мейфэр. Если не думать постоянно о соблюдении приличий, она могла бы себе признаться, что ей ужасно понравилось дразнить полковника Джеймса. В ее душе даже промелькнула слабая надежда на то, что ей снова удастся одержать над ним верх. Только в таком месте, где их никто не услышит и не сможет осудить.

Конечно все это ужасно непристойно. И все же так интересно…

Полковник внезапно проснулся и резко вскочил с кровати, прежде чем успел вспомнить, что его раненая нога не выдержит такой нагрузки. Охнув, Бартоломью рухнул на пол.

— Дьявол, — прорычал он сквозь стиснутые зубы и начал осторожно выпрямлять ногу, стараясь при этом не закричать как слабая женщина.

С одной стороны, он был рад, что испытывает боль. Она помогла ему вырваться из бесконечного сна, наполненного выстрелами, пороховым дымом, предсмертными криками и ощущением близкой смерти. Бартоломью прислонился к кровати. По крайней мере он даже в темноте отчетливо осознавал, что давно уже не в Индии. Слишком прохладный воздух был наполнен ароматом сигар, а не запахом леса, земли и пыли.

Кто-то осторожно постучал в дверь.

— Сэр?

Нахмурившись, Бартоломью посмотрел через плечо на кровать. На очень высокую кровать.

— Войдите, Гиббс.

Дверь распахнулась, и в комнату бесшумно скользнул слуга. Не говоря ни слова, этот крепкий малый наклонился, подхватил Бартоломью под мышки и поднял.

— Спасибо, — буркнул тот, высвободившись из рук слуги, чтобы сесть на край кровати. — Надеюсь, Соммерсет не приставил вас к моей двери специально? Ведь эта комната не является частью клуба.

— Вообще-то является, полковник. В гостиной никого нет, вот я и решил немного прогуляться. — Гиббс жестом указал на его больную ногу. — Вам помочь?

Бартоломью решил отказаться от помощи, потому что сам не переносил вида своей изуродованной ноги. Именно поэтому он спал в брюках — не приходилось лишний раз смотреть на раны. Другой причиной была привычка. На протяжении многих лет Бартоломью приходилось поспешно вставать посреди ночи, и он привык спать в одежде.

— Нет, спасибо.

Боль начала стихать, и Бартоломью счел, что хуже уже не будет.

— В таком случае я зайду к вам утром. — Кивнув, слуга развернулся.

— Гиббс!

Слуга остановился.

— Да, полковник?

— Вы, случайно, не знаете, как можно добыть приглашение на бал?

Гиббс выпятил губы.

— На какой именно?