Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Оставался открытым вопрос, ехать или не ехать с визитом к Оливе в Москву. Встреча отнюдь не сулила быть безоблачной, и Салтыков прекрасно знал это, несмотря на то, что сказал Майклу, что поедет. «Не, не поеду, — решил про себя Салтыков, — Хуй знает, какая у неё будет реакция — ещё в морду плюнет…»

…Открыв дверь и увидев на пороге своей квартиры Салтыкова, Майкл немного удивился.

— Ты разве не уехал в Москву?

— Не, Майкл. Я только что с аэропорта — там пипец творится: все ближайшие рейсы на Москву отменены из-за нелётной погоды. А билетов вообще не смог достать…

И, хоть Салтыков на самом деле даже не доехал до аэропорта, врал он так убедительно и естественно, что Майкл поверил, и больше уж ничего не стал у него спрашивать. Приятели поужинали и сели разрабатывать свой новый интернет-проект. У Салтыкова появилась новая идея: создать свой собственный сайт на строительную тематику. Парни до двух часов ночи просидели у компьютера, параллельно обсуждая дальнейшие планы раскрутки этого сайта.

— Ну чё, Майкл, ты тогда запускай новый движок, — под конец распорядился Салтыков, — Мочалычу я уже дал задание заняться дизайном. Контент и пиар я беру на себя.

За весь оставшийся вечер он больше ни разу не вспомнил об Оливе. Однако ночью Салтыков проснулся, как будто его кто-то толкнул. Олива приснилась ему во сне: она стояла на каком-то утлом баркасе, который швыряли из стороны в сторону штормовые морские волны. Он стоял на берегу и видел, как она беспомощно протягивала ему руки, но разъярённые морские волны пугали его, и он продолжал неподвижно стоять на месте. «Помоги мне! Не оставляй меня!» — доносился её крик, но его словно сковало оцепенение, и он молча, равнодушно смотрел на взбесившееся море и видел, как перевернулся на волне баркас и потонул в пучине вместе с Оливой.

«Да, я её не люблю, — думал он, лёжа в постели с открытыми глазами, — Да, быть я с ней не хочу, но я же не такой плохой, на самом деле… Ладно, надо бы ей написать хотя бы уж что ли… А то ещё подумает, что мне похуй…»

И, смутно надеясь, что он ещё сможет спасти положение, Салтыков накатал Оливе смску:

— Мелкий, ну почему ты меня понять не захотела? Почему ты решила, что я тебя бросил? Ну не так это! Понимаешь?! Не так! Неужели тебе наплевать на то, что я тебя люблю?

Ответ не заставил себя долго ждать.

— Это тебе наплевать на меня. Тебе похуй на мои чувства, ты думаешь только о том, как бы тебе самому удобнее жилось. И стоило меня столько времени за нос водить? Я тут ради тебя всё побросала, только свистнул — и я уже на краю света, а ты?! Это что же получается: на съёмную квартиру в Архе денег нет, а на номера люкс в Питере деньги есть? И перестань уже притворяться: мне всё известно, в том числе и твои похождения в Архангельске!!! До каких пор ты будешь мне так нагло и бессовестно врать?!

«Ну вот, всё и открылось, — устало подумал Салтыков, — Может, оно и к лучшему… Интересно, а это-то она откуда узнала? Ах, не всё ли равно — тайное всегда становится явным…»

И он, недолго думая, написал ей в ответ:

— Мелкий, прости меня за то, что я не оправдал твои надежды. Я подонок. Прости меня, пожалуйста. Поверь, что я тебя люблю!

Ответа не последовало. Салтыков подождал ещё десять минут и, выключив телефон, повернулся на бок и уснул. Но утром смска всё же пришла — очевидно, Олива писала её всю ночь.

— Извини, но я тебе не верю. После такого чудовищного открытия я никогда больше не смогу верить тебе. Вчера мне всё стало известно. Теперь я поняла, почему ты не захотел, чтобы я переезжала к тебе. Ещё я поняла, что слова для тебя ровно ничего не значат. Знаешь, когда предаёт друг — это страшно. А предательство любимого человека страшней вдвойне. Бог тебе судья, но я тебя простить не смогу. Знаешь, у меня в жизни было очень много плохого, но я никогда ещё не доходила до того, чтобы резать себе вены. А тут дошла, потому что мне стало невыносимо от твоей фальши, от твоего чудовищного цинизма. Я же верила тебе! А ты всадил мне нож в спину. Мне сейчас очень плохо. Очень. Я потеряла много крови, но осталась жива. И буду жить дальше, но тебя в моей жизни больше не будет никогда. Поверь, мне больно вычёркивать тебя. Очень больно, ведь я же тебя любила. Сначала как друга, потом как мужа. Но теперь всё, разбитую чашку не склеишь, да и тебе видимо моя любовь оказалась не ко двору. Я, конечно, совершила очень большую ошибку, когда поехала летом в Питер и позволила отношениям так далеко зайти, а ведь я уже тогда, после истории на турбазе, всё знала про тебя…

Салтыкову влом было читать такую длинную смску. Он пробежал её глазами и быстро накатал ответ:

— Мелкий, я тебя умоляю — не делай более с собой ничего плохого! Я этого не стою, и ты об этом прекрасно знаешь.

— Знаю, что не стоишь. Именно поэтому я это и сделала. Потому что мне стало противно, что я отдала себя человеку, который этого не стоил. Я и сейчас не хочу жить, мне просто противно жить в мире, где существуют такие как ты. И ещё, не называй меня больше мелким. Я тебе никто, и ты мне никто. И не надо меня ни о чём умолять, я всё равно знаю, что тебе на меня плевать.

Больше Салтыков ничего не стал отвечать. Да и что он мог ответить? Кончено, так кончено.

В конце концов, давно пора…

Трудно было Оливе в первые дни.

Тяжело было просыпаться по утрам и видеть вокруг себя всё те же стены, те же дома, те же лица, с которыми она, казалось, вот уже и распрощалась навсегда, чтобы уехать, выйти замуж, и начать новую жизнь в другом городе, который стал ей милее и ближе, чем родная Москва, хотя бы потому, что там она всегда была окружена друзьями, и не чувствовала себя как здесь одиноким и серым ничтожеством. Как она рвалась туда! Как дни считала перед отъездом, какие радужные надежды питала, что вот переедет, чтобы навсегда соединиться с любимым и никогда уж более не разлучаться. Рвалась туда Олива ещё и потому, что мучили её в Москве в последнее время страхи, что Салтыков больше не любит её, мучили и подозрения, что он ей не верен, но не могла она прямо спросить у него об этом: боялась оскорбить, боялась, что может поругаться с ним и потерять его. Ещё до Нового года она почувствовала, что он отдаляется от неё; она заметила, что он уж больше не заваливает её, как прежде, любовными смсками, а ограничивается лишь раз в неделю коротким автоматическим посланием: «мелкий, как дела?» или, на худой конец, «мелкий, я тебя люблю». Олива также знала, что гораздо чаще он пишет её подруге Ане, но даже на это она смотрела сквозь пальцы: по её понятиям, глупо было ревновать своего жениха к подруге, ведь всю их компанию друзей — и Аню, и Настю, и Юлю, и Майкла, и Гладиатора, и Флудманизатора, и Дениса с Сантификом, и Кузьку, и Хром Вайта, и братьев Негодяевых, и Пикачу, и Макса Капалина, и даже Райдера с Мочалычем и Немезидой она считала членами их большой семьи, и любила их всех одинаково. «Зачем нам делить что-то между собой, ведь мы — одна семья, — рассуждала Олива, — И нет ничего плохого в том, что мы все дружны и все любим друг друга». Однако Салтыкову, несмотря на то, что и он был любитель больших компаний, эти её рассуждения казались дикими и утопическими. Не раз, бывало, спорил он с Оливой по этому поводу: главным же образом, их стычки на эту тему возникли как раз перед Новым годом. Олива мечтала собрать на Новый год всех-всех друзей, человек двадцать, а то и тридцать. И чтобы их друзья жили с ними, под одной крышей. Этот бзик у Оливы сохранился ещё с детства: своей, кровной семьи с кучей родных братьев и сестёр у неё не было, зато было много дальних родственников в деревне, у которых ей довелось пожить и посмотреть, какие бывают по-настоящему большие и дружные семьи. Маленькая Олива была на вершине счастья, когда вечерами вся семья от мала до велика собиралась за большим столом; это было воплощение её детской мечты об идеальной коммуне. Она мечтала о том, что когда вырастет, у неё обязательно будет такая семья, которую она хочет — большая, весёлая и дружная. Салтыков же, выросший в совсем других условиях, не понимал эти её, как он выражался у неё за спиной, «заёбы».

— Ну объясни мне, в чём смысл собирать у себя дома всякий сброд? — горячился он, разговаривая с Оливой по аське, — Подумай сама, это же абсолютно нерентабельно — приглашать в квартиру тридцать человек! А если они спиздят что-нибудь? Или вообще нам всю квартиру разъебашут — тогда как? А кормить-поить эту ораву тоже я должен? Ты посчитай, посчитай, во сколько это обойдётся!

— Фу, какой ты мелочный! Даже слушать тошно! — отвечала Олива, — Может, ты ещё и ложки будешь пересчитывать после ухода гостей? А может вообще будешь с них за вход деньги требовать? Единоличник хренов…

— Ну и дура же ты! — от души выпалил Салтыков.

— А ты жлоб, единоличник, капиталист херов! Где тебе понять широкую русскую душу — у тебя душа-то вся давным-давно в деньгах увязла! У тебя же одна корысть на уме, немец-перец-колбаса, купил лошадь без хвоста!

Крепко разругались тогда после этого разговора Салтыков с Оливой. Тогда-то он, в бешенстве выкуривая сигарету за сигаретой, впервые серьёзно задумался о том, что отец, наверное, всё-таки прав, и не стоило бы вообще связываться с нею…

— Поражаюсь, до чего может вообще дойти бабья глупость, — жаловался он Мочалычу, — Видал я дур, но такой…

— Ну, положим, ты сам с этой дурой связался, — ухмыльнулся Павля.

— Да я уж жалею, что связался…

— Так кто ж тебе мешает послать её?

— После Нового года и пошлю, — заверил Салтыков.

— А почему не сейчас?

Салтыков ничего не ответил и лишь затянулся сигаретой. Однако проницательный Павля понял, о чём промолчал его приятель.

— Что ж, значит, не мозги в бабах главное. Умная-то баба она сама любому мужику поперёк глотки встанет…

— Павля, ну о чём ты говоришь? Это не тот случай…

— Да нет, как раз тот самый. Ты вон летом тогда отмочил так, что мы все тут ф шоке пацталом валялись. Помню, даже Димас Стасу Кунавичу в армию написал о твоём подвиге…

— А Стас чё ответил?

— Ну чё Стас мог ответить? «Я, говорит, конечно, знал, что у Оливы мозгов маловато, но, выходит, у Салтыкова их ещё меньше…»

— Да уж, Стас за словом в карман не полезет…

— Ты, однако, смотри, — предупредил Павля, — Так ведь доиграешься когда-нибудь.

— Нуу, Павля! Мороза бояться — ссать не ходить. Так что не ссы, Капустин, поебём — отпустим!

И приятели дружно загоготали.

А Олива, конечно же, ничего об этом не знала до поры до времени. После разговора с Мочалычем Салтыков поостыл и тут же помирился с ней. Более того — её мечта о Новом годе странным образом исполнилась точь-в-точь так, как она заказывала, то есть, несмотря на его былые протесты, в их квартире все праздники тусил народ, среди которого, помимо всех друзей Салтыкова и Оливы, была ещё куча тех, кого она впервые видела в своей жизни. Не сразу до неё дошло, за всем этим шумом и гамом, всей этой сутолокой и праздничной суетой, что Салтыков устроил это всё вовсе не для того, чтобы доставить удовольствие своей невесте, а напротив, учитывал это в своих интересах, чтобы поменьше бывать с нею наедине, и чтобы с помощью этой толпы легче было бы избавиться от неё, замутив «под шумок» с Аней. Умом он понимал, что не так-то просто будет избавиться от Оливы, но тем не менее всеми правдами и неправдами оттягивал неприятный разговор с нею. Лишь после празднования Нового года, когда толпа гостей немного схлынула, неизбежный разговор этот поневоле состоялся, но реакция Оливы превзошла все ожидания Салтыкова. Конечно, когда он, «мягко и тактично» указал ей на порог, ей больше ничего не оставалось делать, как собрать свои вещи и уехать, но шок и горе её были так велики, что она не смогла удержать себя в руках и разрыдалась на весь подъезд. Тогда-то Салтыков перетрусил не на шутку и, под влиянием друзей, решил всё-таки замять этот скандал, дабы не навредить своей репутации. Он вернул Оливу в дом, кое-как успокоил её, а сам с помощью двух приятелей составил хитроумный план, целью которого было переждать бурю, а потом под благовидным предлогом «временно» сбагрить Оливу вместе с Аней в Москву. План удался блестяще — Салтыков «забрал свои слова обратно», заверил Оливу, что любит её и женится на ней, но поскольку у него сейчас «временные материальные трудности», попросил у неё немного времени, недели три, чтобы он смог решить все проблемы и подыскать им за это время квартиру по наиболее выгодной цене. Оливе показалась разумной эта мысль, и она вместе с Аней уехала через три дня в Москву. Но прошёл месяц, а Салтыков всё не объявлялся, не звонил, избегал разговоров в аське, ссылаясь на чрезмерную занятость. Конечно, изредка он ещё писал ей смски, но про её переезд в них не было ни слова. Однажды Олива всё-таки набралась храбрости и спросила его по смс, ждёт ли он её.