Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Олива молча глотала слёзы.

— Ты плачешь?

Она ничего не ответила и низко опустила голову.

— Пожалуйста, не плачь, — попросил Тассадар, обнимая её, — Я не Салтыков, я не могу тебя обманывать. Мне следовало бы сказать тебе об этом ещё раньше, но…

— Я знала… — тихо сказала Олива.

— Прости меня…

— За что? Мне не за что тебя прощать…

Тассадар молча гладил её по спине.

— Скажи мне только одно, — попросила Олива, — Я давно уж хотела спросить тебя об этом, только случая удобного не находилось…

— Я слушаю тебя.

— Не так давно Никки сказала мне, что ты со мной только ради того, чтобы помочь мне. Я с ней даже поссорилась из-за этого. Ты знаешь, я человек гордый и никогда не приняла бы жалости… А теперь скажи мне ты: это правда или нет?

— Я кому попало не помогаю, — ответил он, — Ты привлекла меня ещё с прошлого лета, своей внешностью, своим жизнелюбием, своим неординарным умом, своим блеском… И я счастлив видеть, что сейчас вернулся к тебе этот блеск, за который тебя все любят, все обожают…

— Так ты любишь меня?

— Да, — сказал Тассадар.

— Вот и всё. Больше мне ничего не надо.

— Надеюсь только на одно…

— Ни слова больше! — Олива зажала ему рот рукой.

— И всё же я должен тебе сказать…

— Не говори! Я знаю, — перебила она его, — Я знаю заранее всё, что ты мне скажешь. Но я одно скажу тебе на это на всё…

— Что же? — спросил он.

— Ты помнишь, в прошлый Новый год мы ходили в кинотеатр на «Иронию судьбы-2», но так и не смогли попасть на фильм? А жаль, потому что там Бондарчук в конце сказал одну фразу, и если б я услышала эту фразу именно тогда, в тот момент, ничего бы не случилось из того, что ты уже знаешь…

— И что же это за фраза?

— «Я себя уважаю достаточно, чтобы не быть там, где меня не хотят». Эта фраза одна врезалась мне в память из всего фильма. Так вот, и я говорю теперь тебе словами того героя: я уважаю себя достаточно, чтобы не быть там, где меня не хотят, поэтому как только я пойму, что я тебе не нужна, я два раза переспрашивать не буду, и тотчас же уйду, и уйду так, что ты этого даже не заметишь…

— Хорошо, — сказал Тассадар, — Но сейчас ты нужна мне. Не буду обещать тебе райских кущ, я сам не знаю, как оно будет — может, мы будем вместе всю жизнь, а может, разойдёмся как в море корабли…

— В любом случае, это будет твоё решение, — сказала Олива.

— Это будет н а ш е решение, — уточнил он, — Но знай: сейчас, в данный момент, в ближайшие сутки — я только твой…

…А за окном, в тусклом свете фонаря, белели хлопья снега.

— Ты не жалеешь о том, что произошло?

— Нет, нисколько…

Тассадар лежал с открытыми глазами и смотрел неподвижно в одну точку. Олива гладила его пальцами по лицу, засматривала ему в глаза, улыбалась. Его же лицо было печально.

— Почему я должна жалеть? Напротив, это было прекрасно… Об этом я могла только мечтать, всё это как в волшебной сказке…

— Ты только помни, что это сказка, ладно? — Тассадар серьёзно посмотрел ей в глаза.

Улыбка медленно сползла с лица Оливы.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Я стараюсь не сделать тебе больно…

— Не говори ерунды, — Олива обняла и принялась жадно целовать своего парня.

— Просто пойми, я не хочу плохо поступать с тобой…

— Чушь, я этого хотела не меньше, чем ты.

В прихожей раздался звонок — пришла с подругами Диана, Кузькина старшая сестра. По всей видимости, они заняли гостиную для святочных гаданий, поэтому оставшимся там ребятам пришлось переместиться в спальню.

— Пора вас раскулачивать за превышение власти над территорией, — шутливо заметил Кузька, прыгая в постель вместе с Никки, — А ну, двигайтесь!

— Ярпен, ложись промеж нас в середину…

Однако постель была рассчитана только на четверых человек, поэтому Ярпену на ней не хватило места. Он пробовал лечь в ногах у ребят, но его тут же отфутболили на пол.

— Ярпен! — окликнул его Тассадар, — Поставь-ка нам песню «Вертолёт».

Ярпен нашёл на компе эту песню, поставил. Никки и Кузька, казалось, забыли обо всём, что происходит вокруг них и только молча целовались друг с другом; Тассадар же, будто боясь глядя на них переступить какую-то новую грань, завёл с Оливой разговор о подводных лодках. Она хотела было на середине рассказа поцеловать его в губы, но Тассадар отстранился.

— Ты знаешь, при каких обстоятельствах затонула на Дальнем Востоке подводная лодка «Нерпа»? — серьёзно спросил он.

— Нет, — отвечала Олива. Откуда ж ей было это знать!

— Так слушай, — воодушевился Тассадар, — Там, при проведении ходовых испытаний несанкционированно сработала лодочная объёмно-химическая система пожаротушения…

Олива слушала его, но не понимала и половины из того, что он говорил. Она знала, что подводные лодки — излюбленная тема Тассадара. Этот красивый синеглазый парень, можно сказать, был повёрнут на подводных лодках. Он родился в портовом городе, с малых лет обретался на берегу Белого моря; и отец, и дед его строили подводные лодки, спускали их на воду. Тассадар и сам незадолго до кризиса строил эти подводные лодки, и Олива знала, что он мог говорить о них не то что часами — сутками.

— Я знаю всё о подводных лодках, — говаривал он, — Я знаю о подводных лодках даже больше, чем положено знать каждому…

И Олива, зная, какое удовольствие ему это доставляет, как могла, поддерживала с ним эти разговоры. Опыт показал ей, что любого парня хлебом не корми — дай только поговорить о науке и технике, спорте и политике, или ещё о чём-нибудь, что его интересует. С девушками-то куда как проще: у всех на языке любовь-морковь, да подружки, да мальчики. Парни же, все до единого, из Оливиного окружения, перетирали каждый о своём: Вовка — о машинах да мотоциклах, Даниил — о магии да эзотерике, Денис — о футболе, Кузька — о политике, Димка — о мировой экономике, Ккенг — об астрофизике, Гладиатор — о спорте да тренировках, Салтыков — о бизнесе да проектировании, Тассадар — о подводных лодках… И с каждым тему поддержи, во всё это вникни да разберись — иначе дура дурой покажешься. О чём с тобой им тогда разговаривать? Не о тряпках же твоих.

Олива завистливо вздохнула, глядя на целующихся Кузьку и Никки — этим не нужны никакие подводные лодки, никакая политика, никакие выборы депутатов, им нет дела даже до экономического кризиса, о котором только и твердили по всей стране. Вот Никки — не грузится же никакой политикой, никакими партиями едросов и тому подобное — Кузька-то её, чай, и без политики любит…

«Счастливые Кузька с Никки! Вот любят-то друг друга, — думала Олива, — А у нас с Тассом непойми чё, любовь-не любовь, так…»

Между тем, песня про вертолёт закончилась, началась другая. Тассадар досадливо заворочался в постели.

— Ярпен! — окликнул он.

— Чего?

— Давай опять «Вертолёт»…

Ярпен снова завёл «Вертолёт». Олива усмехнулась и положила голову Тассадару на грудь.

Никки и Кузька, не обращая ни на что внимания, продолжали целоваться. Тассадар же, сев на своего «коня», продолжал:

— Так вот, взрыв внутри отсека подводной лодки привёл к разгерметизации прочного корпуса и быстрому заполнению отсека…

Песня «Вертолёт» закончилась.

— Ярпен!

— Чего?

— Как это чего? «Вертолёт»!

— Опять «Вертолёт»? — фыркнула Олива, едва сдерживая смех.

— А что? Очень хорошая песня, — Тассадар поджал губы с видом обиженного ребёнка.

— Конечно, это очень хорошая песня, — Олива уже давилась от распиравшего её смеха.

— И ничего смешного…

Ярпен в третий раз завёл песню «Вертолёт». Тассадар лежал и наслаждался.

— Вертолёт, вертолёт, вертолёт… — тихо подпевал он.

Кузька и Никки молча целовались.

— Тасс, пойдём-ка, покурим-ка…

Кузька с Тассадаром вылезли из постели и ушли на лестничную площадку. Никки и Олива остались в постели одни.

— Ну, что? — нарушила молчание Олива, — Вижу, у вас с Кузькой полный альянс…

— Дааа, — отвечала Никки, — Я его обожаю…

— А у нас с Тассом всё не так хорошо, как хотелось бы, — вздохнула Олива, — Хоть ты и неправа была по поводу того, что он со мной из жалости. Он сказал мне, что любит меня…

— Ну не знааю, — протянула Никки, — Странно это всё…

— Отчего же странно? — вскипела Олива, — Ты до сих пор не веришь в то, что Тассадар мог в меня влюбиться? Что ж я, по-твоему, такая уродина и неудачница, что в меня и влюбиться невозможно?

— Вовсе я так не думаю, — сказала Никки, — Просто зная Пашу… Он же идеалист… И потом, он не забыл эту свою Оксану…

— Но я-то забыла Салтыкова ради него!

— Ты это ты. Ты — как котёнок, в который раз повелась на ласку, поверив, что это настоящее… А для Паши всё гораздо сложнее…

Никки кольнула в самую точку. Теперь-то Олива в полной мере осознавала, как она права. Но… так не хотелось портить Новый год! Так не хотелось хотя бы в этот волшебный праздник раз в году видеть всю эту колюще-режущую правду, которая и так надоела, замучила, за всю жизнь! Олива уткнулась лицом в подушку.

А тем временем, Кузька и Тассадар, куря на лестнице, вели свои разговоры.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Не знаю, Кузя… Я запутался… Не знаю, на что мне делать ставку…

— Ты её не любишь?

— Нет, я её люблю…

— Ну, любишь, так не заморачивайся. Вечно ты ищешь проблему там, где её нет…

— Нет, Кузя, всё не так просто…

— Просто, не просто… По мне так — полюбил, так никого больше и не существует. Вон я Никки полюбил — и мне больше никто не нужен, хоть ты знаешь, что мне и Лариса нравилась, и Аня, Оливина подружка. Мне эта Аня писала тут недавно — и то, я не пошёл с ней на контакт, хоть она мне и нравилась… Раз Никки есть — значит, всё, других женщин нет и быть не может.

— Не сравнивай, — сказал Тассадар, — Ты цельная натура, человек с твёрдой волей. Ты знаешь, чего хочешь. Чего хотел — всегда добивался. А я ещё себя не нашёл в этой жизни…

— Называй всё своими именами, — перебил его Кузька, — Олива тебя просто не зацепила, вот и всё.

— Зацепила-не зацепила, дело не в этом…

— А в чём?

— Я боюсь сделать неверный шаг. Я её очень ценю как человека, но я знаю, какой у неё характер — одна малейшая ошибка, и из друга я моментально превращусь во врага.

— Это да, это есть… Тут я с тобой согласен, — сказал Кузька, — Оливе я зла не желаю, но, откровенно говоря…

— Что?

— Ты действительно хочешь знать моё мнение насчёт всего этого?

— Конечно, мы же друзья!

— Не нравится мне всё это. Союз этот ваш… какой-то ненастоящий, что ли… Как ёлка искусственная: вроде и похожа на живую, и ветки такие же в точности — а пластмасса… Не то…

Тассадар молча курил.

— Зря ты помощь эту затеял — ну зачем? Олива чужая здесь, ей делать нечего в Архангельске. Чего ты добился этой своей помощью? Привязал к себе человека — теперь вот думай, как от неё отвязаться. И не любишь ты её, я же вижу…

Парни немного помолчали. Кузька пристально посмотрел на приятеля и сразу всё понял.

— Ты давай не финти, — нарушил молчание он, — Что, было что-нибудь?

— Да, — Тассадар отвёл глаза, — Но ты не беспокойся: я сказал ей всю правду…

— А она что?

— Она расплакалась.

Кузька отвернулся, гася бычок о перила.

— Хреново, Кузя, — Тассадар уронил голову на руки, — Так надоело быть одному… Вся жизнь как вода сквозь пальцы — ни смысла, ни цели… Думал, хоть кому-то пользу принесу… Хотел помочь человеку… А в результате…

— А в результате сам увяз в этом болоте, и не выберешься, — прямолинейно сказал Кузька, — Ладно, Тасс… Думаю, на сегодня хватит. Сейчас самое лучшее — отвезти девушек домой, а тебе самому уехать в Северодвинск. Послушай меня — сейчас это самое разумное…

— Да, ты, наверное, прав…

Парни вернулись в квартиру. Кузька объявил девушкам, что им пора по домам, так как скоро придут его родители, и тотчас же позвонил заказывать такси.

Такси обещали доставить на Сульфат через двадцать минут; но прошёл час, а такси всё не было и не было. Парни стояли на морозе возле Кузькиного подъезда, похлопывали варежками. Девушек же, чтобы зря не мёрзли, запустили внутрь подъезда.

— Холодно-то как, — стуча зубами, произнесла Олива, — Подъезд, что ли, не отапливается?

— А ты думала…

Вдруг чьи-то пьяные голоса с улицы заставили их вздрогнуть.